В понедельник, 10 февраля, в больнице скончался контр-адмирал Вячеслав Апанасенко, который двумя днями ранее выстрелил себе в голову из наградного пистолета. Апанасенко был болен раком в последней стадии, в минувшую пятницу его жена не успела получить рецепт на морфин. По словам экспертов, получение рецепта на наркотик занимает в России очень много времени, многие больные не дожидаются его и умирают в боли.
Вячеслав Апанасенко страдал от рака поджелудочной железы. Болезнь достигла терминальной стадии. В предсмертной записке он сообщил: «Прошу никого не винить, кроме Минздрава и правительства. Сам готов мучиться, но видеть страдания своих родных и близких непереносимо». До этого супруга Апанасенко долго и безуспешно пыталась получить для него в поликлинике очередную порцию морфина — об этом рассказала в фейсбуке его дочь Екатерина Локшина (позже она удалила запись). К моменту закрытия поликлиники для рецепта не хватило одной подписи, и жене контр-адмирала пришлось вернуться домой без препарата. По словам Екатерины Локшиной, «это стало последней каплей».
Перемещения наркотических веществ, поступающих в аптеки, контролируются очень жестко. Родные тяжелобольных пациентов, которых уже выписали из больниц умирать, могут получить морфин только на пять дней. Поэтому каждую неделю они сперва должны посетить участкового врача, затем районного онколога, затем снова участкового и, наконец, дождаться доставки препарата в аптеку. В округе только одна поликлиника может выписать рецепт на наркотик, даже для ведомственных больниц не делают исключений. Поскольку на любом этапе могут возникнуть задержки, на то, чтобы добыть обезболивающие, уходят часы и дни. Чтобы избежать этой процедуры, человек может лечь в хоспис, однако в Москве всего 250 коек паллиативной помощи, а больных с тяжелым болевым синдромом — тысячи.
По словам экспертов, страх отчетности подчас становится сильнее здравого смысла и у чиновников, и у врачей, а пациентам приходится доживать последние дни в сильнейшей боли.
Диана Невзорова, главный врач Первого московского хосписа:
— Вячеслав Апанасенко был нашим пациентом, правда, всего неделю. Наш доктор говорил, что он был достаточно позитивен, полон эмоций и жизненных сил, глаза у него были не потухшие, явно была хорошая семейная обстановка — родные друг друга поддерживали. И я даже не представляла, что такое может случиться.
Проблема системы — в недоверии ко всем. Однажды в Москве в одной больнице медсестра сделала пациенту укол анальгина вместо промедола, а промедол продала налево. Из-за этого теперь любую инъекцию медсестра может сделать только в присутствии врача. А чтобы получить рецепт, нужно пойти в определенную поликлинику, получить подпись определенной медсестры и определенного врача. Вроде бы все логично: тут подпись, там подпись, а в результате получаются какие-то непреодолимые трудности, чтобы рецепт не попал в ненужные руки, а препарат — к наркоману. Руководитель паллиативного отделения Онкологического института имени Герцена Гузель Абузарова подсчитала, что наркотики, которые хранятся в больничных сейфах, — это около 0,5% от общего количества наркотиков в стране. И при этом столько больных страдает от того, что какая-то медсестра ампулу промедола продала. И почему-то люди по таким случаям не пишут жалоб в Минздрав.
Чтобы упростить систему, надо ее выстроить по-новому. Идеальная схема была бы такой: если человек приезжает на лечение из другого города, он может в тот же день прикрепиться к поликлинике, и любой врач, к которому он обратится, — терапевт ли, онколог, маммолог — может сразу выписать рецепт. И не больной бегал бы по поликлинике за подписями, а старшая медсестра, которая принесла бы ему уже готовый рецепт. А больной мог бы по нему получить препарат в той аптеке, которая ему удобна, если не в бюджетной, то в коммерческой.
Лида Мониава, менеджер детской программы фонда помощи хосписам «Вера»:
— Получение рецепта на наркотик занимает ужасно много времени, многие больные не дожидаются его и умирают в боли. Со взрослыми и с детьми ситуация одна и та же, только детям многие врачи стараются до последнего не выписывать наркотики, чтобы они не стали наркоманами: они до сих пор действуют так, как было написано в советских учебниках.
У нас в фонде есть ребенок, которому всего 15 лет, у него остеосаркома — рак кости. Он гражданин России, но жил в Молдавии, а когда заболел раком, мама привезла его лечиться в Москву. Из онкоцентра его выписали неделю назад как неизлечимого больного, и у него боли. Из-за того, что у него нет регистрации в Москве, он не прикреплен ни к одной поликлинике. Прикрепиться к ней очень сложно: в Москву на лечение приезжает много детей, и некоторые уже физически не могут уехать и остаются. Мы обратились в департамент здравоохранения Москвы, чтобы разрешили прикрепиться к поликлинике. Ответ должен прийти в течение месяца — значит, в течение месяца у ребенка будут боли. Если дадут ответ положительный, то он еще долго будет ждать: сначала надо сходить к участковому врачу, затем к районному онкологу, который даст рекомендацию на получение обезболивающих, прийти с ней к участковому — он выпишет рецепт, с рецептом в аптеку, аптека закажет лекарства.
Чтобы положение улучшилось, во-первых, в России должно появиться гораздо больше форм обезболивающих: например, для детей недоступны обезболивающие пластыри, их выписывают только с 14 лет. Остается морфин в таблетках по 10 или 30 мл, а для некоторых детей это слишком большая доза, им это не подходит. В Англии, например, дети получают морфин в сиропе и порошке, доктор высчитывает дозу в соответствии с весом ребенка. У нас ты можешь выпить таблетку, и сначала будет передозировка, а потом вообще не останется препарата. Таблетку нельзя дробить: она должна медленно рассасываться в оболочке. Некоторые препараты у нас просто не зарегистрированы, и российские заводы их не выпускают.
Получить оперативный комментарий в департаменте здравоохранения Москвы «МН» не удалось.
Московские новости,
Свежие комментарии